О Валентине Распутине

"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" N 33-34 (12950), вторник, 13 марта 2007 г.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОРОК

В своей первой заграничной поездке я был в Вене аж в 1959 году, во время Фестиваля молодёжи и студентов. Вена - красивейший город; народ, хотя и был насторожённый, но довольно дружелюбный - дискуссии были острые.

Наш переводчик - австриец - попросил встретиться со своей мамой, которая очень хочет посмотреть на русских. Пригласил нас двоих в соседнее кафе, где были заказаны кофе и пирожные. Побеседовали, подошёл официант, предъявил счёт на четыре шиллинга, переводчик положил на стол шиллинг. Мы, хотя и не рассчитывали на этот расход, тоже положили два шиллинга. Положила на стол шиллинг и его мама. Мы переглянулись. «Понимаю вас, - сказал переводчик, - но у нас каждый расплачивается за себя». - «И мама?» - «Да, и мама тоже», - не без вызова ответил он. Мы были потрясены.

Да, не думалось, что через пятьдесят лет нас будут упорно приучать к тому, что и мама, и другие самые близкие люди не должны рассчитывать на участие, на помощь, на взаимность, а если и должны, то только за плату.

Конечно, у всех у нас на слуху недавние газовые расчёты с родной нам по вере, истории и культуре Белоруссией, с которой мы собрались строить совместное союзное государство, и вот безжалостными расчётами хотят похоронить эту идею. А здесь, в статье, ещё и о том, что упорно стремятся продавать душу народа!

Да, общество уже почти согласилось с разделением на богатых и бедных, но ведь разделение идёт на очень богатых и очень бедных, то есть нищих!

В словаре Даля слово «богатство» определялось народом так - множество, обилие, изобилие, избыток, а «бедность» - недостаток, убожество, нищета, нужда. Понимаю, что против богатства как обилия, изобилия вряд ли следует возражать, если оно честно заработано. А вот когда оно следствие фактического грабежа, то избыток, излишество - это уже порок. Когда оно состоит из нескольких замков, дворцов, трёх-пяти яхт и двух-трёх самолётов, из собственного гладиаторского футбольного клуба и т.д. и т.п., то это уже грех, и очень немалый. Пока наша власть на это никак не замахивается, но ясно, что тогда, когда в стране 30-50% людей, а то и больше пребывают в нищете и нужде, то такого рода излишество остаётся великим грехом, с которым следует бороться.

-

Ну, а литература-то наша? Продолжает ли она быть литературой совести, сочувствия к простому, маленькому человеку? Как она располагает свой вектор между богатством и бедностью, совестью и бессовестностью, справедливостью и несправедливостью? Благости и обольщения, что в литературном мире все встают на путь правды и добродетели, конечно, нет. Но есть всё-таки книги, которые позволяют спасти честь русской литературы в её светносном ряду.

Четыре года назад появилась небольшая, как всегда у Распутина, повесть «Дочь Ивана, мать Ивана». Но сколько же в ней правды, горечи, предостережения, ошеломления от неправедности богатства, от бессовестности людей, воспитанных рынком! Писатель обращался к обществу, власти, людям: остановите вторгнувшийся на русскую землю торгашеский, прикрывающийся этнической спайкой беспредел, остановите подкуп и бессовестность, взятку и коррупцию. Иначе будет беда!

Беда и произошла. «Мать Ивана» совершает самосуд: стреляет в этнического насильника её дочери, хотя, откровенно говоря, там мог быть любой безнациональный наглец и развратник. Мать идёт в тюрьму. Болит её душа, но не болит она у следователя и судьи. Не спохватываются общество и власть. А в миллиардном Китае повесть Распутина недавно была признана лучшей книгой года.

Так вот, прочти её внимательно, когда она вышла, и вздрогни, наш обыватель, администратор, милиционер, предприниматель, прочти её тогда наш соотечественник с Кавказа и из Средней Азии, уясни её урок - тогда, возможно, не было бы и Кондопоги, не было бы многих стычек и неправедностей, свидетелями которых мы стали уже за самое последнее время. Было бы больше уважения друг к другу и самоуважения граждан, стало бы больше борцов за справедливость, нравственность и законность.

Вместо того чтобы бороться с вопиющим социальным неравенством, бедностью, коррупцией, с олигархической наглостью и культурным невежеством приезжающих в Россию граждан (как, впрочем, и собственных), умело запускается кампания о русском фашизме, массовой ксенофобии.

Валентин Распутин, которому исполняется 70 лет, вообще обладает даром драматического художественного пророчества. Вспомните «Прощание с Матёрой». Это было его обращение к обществу и власти: не сгоняйте человека с его укоренённого места, не устраивайте уничтожение «неперспективных деревень» - «материзацию» - по плану академика Заславской. «Пожар» Распутина нарисовал будущую картину расхищения всего, что было в наших отечественных закромах во время перестроечного бедствия, и это обернулось всенародной трагедией.

Мне в своё время посчастливилось издавать главные произведения Валентина Григорьевича.

В 60-70-е годы минувшего века, в советское время, важным достоянием нашего литературного процесса были всесоюзные совещания молодых писателей. Это были не «фабрики звёзд» и прочие пиар-акции, которые мы наблюдаем сейчас. Это был подлинный, профессиональный и душевный отбор талантов. Каждый раз собирался большой отряд мастеров писательского дела, читали рукописи или первые книжки тех, кто дерзнул вступить на литературную стезю и решил причислить себя к писателям.

Несколько раз я был на этих совещаниях (они обычно проводились раз в четыре года). Был в числе организаторов как директор издательства «Молодая гвардия» и как руководитель одного из семинаров по исторической прозе. Участие в ведении семинарских занятий лучшие мастера старшего поколения почитали за честь. В их числе были Леонид Леонов, Георгий Марков, Сергей Михалков, Борис Можаев, Сергей Викулов, Сергей Сартаков, Анатолий Иванов, Сергей Залыгин, Виктор Астафьев, Василий Фёдоров, Иван Стаднюк, Феликс Кузнецов, Даниил Гранин, Виктор Ананьев, Александр Твардовский, Леонид Соболев.

Михаил Александрович Шолохов после очередного съезда Союза писателей, где его избрали секретарём, сказал: «Никаких должностей, а вот секретарём по работе с молодыми быть согласен». И в 1967 году пригласил к себе группу молодых. Это был впечатляющий семинар, скорее даже доверительная беседа, обмен творческим опытом. На том семинаре были Василий Белов, Владимир Фирсов, Лариса Васильева, Олжас Сулейменов, Юрий Мушкетик. Был с нами тогда и первый космонавт планеты Юрий Гагарин. Слушал, выступал, делился впечатлениями от взгляда на Землю из космоса.

Говорили обо всём. Василий Белов вёл дискуссию с самим Шолоховым о коллективизации, о различии Севера и Дона. Михаил Александрович внимательно слушал, кивал, иногда дополнял Василия, с чем-то не соглашался. В общем, для молодых это была беседа со старшим собратом, который делился всем своим накопленным опытом и сомнениями. Вот такие были они - эти наши всесоюзные и всероссийские семинары молодых.

Когда шло обсуждение на семинарах, то был это нелицеприятный, без заискивания перед молодыми разговор. Вспоминали тогда слово, сказанное М.Шолоховым: «Слесарь ошибётся - деталь запорет, доктор ошибётся - цена одна человеческая жизнь, писатель ошибётся - десятки, сотни, а то и тысячи человеческих душ загублено».

Многим советовали: подожди, поработай над словом, над сюжетом, над образом, не спеши, следуй правде жизни.

Как хочется, чтобы эта атмосфера была нынче в наших журналах, газетах, издательствах, где пекутся скороспелые очерки, повести, романы и книги! И глядишь, уже выстраиваются рядами эти «скороспелки» в книжных магазинах, их начинают расхваливать, навязывать. Читатель глупеет, его интеллектуальный и духовный уровень понижается, он уже и читать не хочет.

В одном из последних опросов 37% респондентов сказали, что они книг не читали, не читают и читать не будут. Вот так! И это в некогда самой читающей стране мира. Честно говоря, это иногда и успокаивает. Слава богу, не прочитают они Владимира Сорокина, не прочитают вампирных серий наших дам-романописиц, не заглотнут почти уже смертельных доз цинизма, порнографии и пошлости, чем сдабриваются лауреатские книги «букероносцев».

Могу сказать, что книги писателей, вышедших из тех семинаров, - это книги чистоты, нравственности, любви к людям, любви к своему народу, боли, страданий, но и гордости за её историю.

Помню, как в издательство «Молодая гвардия» буквально ворвался весь взволнованный, взъерошенный Володя Чивилихин. Он уже был мэтром для нас, хотя и близок по возрасту. Им были написаны повести «Серебряные рельсы», «Про Клаву Иванову», очерки про Кедроград, а за повесть «Ёлки-моталки» он первым, вместе с Александрой Пахмутовой, получил премию Ленинского комсомола.

- Ребята, - шумно возвестил он, - появился замечательный писатель, иркутянин Валя Распутин! Мы его открыли на Читинском зональном семинаре молодых. Вот рукопись его рассказов.

Стали читать. Всё как-то просто, жизненно, за сердце хватает. Написано без восклицаний, выпирающих нравоучений - а больно. И какая-то шукшинская тревога: «А что же это, братцы, с нами делается?»

-

60-е годы закончились. Казалось, вот-вот сдвинется страна, начнётся очищающий реку ледоход. По привычке русского общества многие обращали свой взор к литературе: что скажет она, что ощущает, что предчувствует? Поле её было вспахано. Лучшей, самой сокровенной и великой книгой века оставался «Тихий Дон» Михаила Шолохова. В «Русском лесе» Леонида Леонова искали ответ о загадочной русской душе. Фронтовая литература поведала миру о советском воине, боях, героизме и гибели солдат, о Победе. Имена А.Твардовского, К.Симонова, Ю.Бондарева, М.Алексеева, С.Орлова, И.Стаднюка и других знала вся страна. Творили А.Ахматова, А.Прокофьев, М.Шагинян, А.Югов, С.Сергеев-Ценский, Б.Пастернак, А.Солженицын.

Но известный профессор, литературовед Александр Иванович Овчаренко, чьи лекции о проблемах отечественной литературы слушали не только в Москве, но и в Вашингтоне, Бостоне, Берлине и Париже, считал, что с появлением книг Валентина Распутина, Василия Белова, Фёдора Абрамова, Виктора Астафьева, Владимира Солоухина, Евгения Носова, Василия Шукшина и других «деревенщиков» начинался новый этап в художественной прозе России. Список этот можно продолжить, и он знаменателен тем, что снова, как и в золотом ряду русской литературы XIX века, при блестящей художественной и стилевой оснащённости на первое место в произведениях вышли вопросы нравственности, совести, любви к ближнему.

«Деревенщики» (так закодировали, замаскировали тот духовный поток) заслуженно стали достойными наследниками великой русской литературы. И хотя негоже литературе определять призовые места, но мы не ошибемся, если будем считать, что первым в современном писательском ряду стоит Валентин Распутин, или в любом случае одним из самых первых! Да что мы, соратники и друзья, - недавний массовый опрос, проведённый газетой «Российский литератор», ещё раз подтвердил, что таковым его считают тысячи и миллионы читателей. Первым не по тиражам, не по газетно-телевизионному шуму, не по скандалам вокруг его имени и его произведений. Он стоит там потому, что перед ним как ни перед кем другим открылась душа русского человека.

Можно с твёрдой уверенностью сказать, что если первую половину XX века исторический и социальный разлом России глубже всех художественно осмыслил и отразил в «Тихом Доне» и других своих произведениях Михаил Шолохов, то творчество Валентина Распутина явило миру самые глубинные процессы, происходящие в стране, обществе, в душах наших людей во второй половине столетия и на переломе веков.

Нет сомнения, что сейчас он наиболее интуитивно точный, психологически убедительный, художественно и стилистически совершенный писатель у нас в Отечестве.

-

Да, первая повесть «Деньги для Марии» увидела свет в 1967 году. Всё вроде бы просто, как всегда у Распутина. Растрата или «недостача» в магазине у Марии, ставшей по просьбе односельчан продавщицей. Деньги по тем временам немыслимые - тысяча рублей. А значит, суд и тюрьма. А ведь трое детей, муж - степенный Кузьма. Пропадёт она - им беда. Ревизор проявил милость: внесите через пять дней деньги - в суд не передам. Надо собрать деньги для Марии. А где, у кого взять, у кого одолжить? Денег в семье нет. Нет их и у односельчан. Пять дней отведено судьбой для спасения Марии. «Деньги для Марии» - о деньгах? Да, наверное. В те нерыночные годы деньги проявляют одну из своих сущностей: с ними не хотят расставаться, хотя многие и не обожествляли их тогда. Дед Гордей вообще считает, что надо надеяться на себя, а не на деньги, всё пытаться самому сделать, на свои труды жить. Он возмущён, что нынче «работают за деньги и живут за деньги. Везде выгоду ищут - не стыд ли это?» Кузьма же, например, считал, что есть они, деньги, - хорошо, нет - ну и ладно. Деньги - «заплатки», закрывающие, закатывающие приходящие нужды: их и не копили, потому что лишних почти и не было. Банкиров, процентщиков, скопидомов в деревне нет. Едущий в вагоне с Кузьмой «крепко» зарабатывающий парень-попутчик тоже не скопидом, ибо сорит деньгами направо и налево, наивно считая, что если на деньги не обращаешь внимания, они тебя больше любят.

Но вот ведь не о деньгах повесть! О совести. О человеческом участии в горе. И о помощи. О человеческом в Человеке. И как-то из той сорокалетней дали повесть становится сегодняшней, стучащей в наши души, просящей сочувствия в беде. Да и не в беде только. «Когда у нас раньше бывало, чтоб деревенские друг дружке за деньги помогали?» - с недоумением вопрошает дед Гордей.

И вот это испытание души в повести проходит на глазах у читателя, то укрепляя его веру в человека, то ослабляя. Ах, как хочется, чтобы успешно завершился этот последний, пятый день для Кузьмы! Чтобы откликнулся брат! Чтобы нашлись ещё где-то в деревне деньги для Марии, а значит, для всех нас совершилось то справедливое чудо, которого ждёт и в которое верит человек всю жизнь. Возможно, здесь, в этой первой повести, Распутин ближе всего к Достоевскому, когда каждая новая сцена, каждый новый герой привносит в повествование новый психологический, нравственный, сюжетный поворот, уводит в глубину.

Дальше, уже в следующих повестях и рассказах, можно говорить о выкристаллизовавшемся стиле Распутина, о его внимании к памяти, к традиции, к совестливому, нередко даже стыдливому герою, к его негромкому, но твёрдому обличению черствости, пренебрежению простым человеком, его заботами и нуждами. Распутин стремится к ясности, что ныне совсем нелегко. Высота его мысли и чувства не заслонена витиеватостью слова, не завалена местными речениями (хотя везде вы чувствуете местный сибирский говор). Распутин не усложняет, искусственно не завязывает жизнь, он пытается развязать её узлы, вывести своего героя из жизненного лабиринта. Обожавший и глубоко уважавший его гениальный композитор Георгий Васильевич Свиридов тоже требовал простоты в творчестве. Он писал: «Русское искусство должно быть простым, потому что оно христианское искусство. Христос ведь прост. Никакой двойственности. А вот Иуда - сложная натура. Сложная, потому что он предатель. Христос не сложный, но недостижима эта простота для нас. Как мне кажется, Валентин Распутин и стремится к этой христианской ясности».

-

В 70-е годы в стране развернулась битва с преобразователями природы, своего рода бездумными реформаторами. Занимая видные посты в государстве, науке, они хотели быстро создать мощные источники энергии, построить гигантские целлюлозно-промышленные предприятия, оросить хлопковые поля Средней Азии сибирскими реками и тем самым получить моментальный экономический эффект. Однако их проекты были скороспелы, непродуманны, необоснованны, не сопряжены с человеком, с народом. Ярко, плакатно и велеречиво объясняя пользу от этих замыслов, они как следует не задумывались об их последствиях, о судьбах людей, о насилии над природой. В 20-е годы такого рода люди хотели зажечь пожар «мировой революции» и тем самым сжечь этот мир. В 70-е они уже занимались разрушительной мелиорацией, уничтожали «неперспективные» деревни, они же построили Чернобыльскую АЭС, воздвигали Байкальский целлюлозный комбинат, разрабатывали проект поворота Оби, Иртыша, Енисея в пустыни Средней Азии. Для этого должна была быть затоплена Западно-Сибирская низменность. Подобных планов громадьё уже обернулось исчезновением города Мологи и сотен поселений (кстати, и деревни моего отца) на дне Рыбинского водохранилища, обернулось впоследствии и Чернобыльской катастрофой.

В 70-е годы наиболее смелые и мужественные граждане Отечества, писатели и учёные, среди которых был и Валентин Распутин, выступили против такого экологического беспредела. Их обвинили в ретроградстве, консерватизме, отсталости, в борьбе против прогресса (ах, как заманчиво это слово). Однако писатели были непреклонны. Они вместе с учёными, другими ответственными деятелями культуры подписывали письма и воззвания, обращённые к власти и общественности, выступали на конференциях, в печати. Удалось приостановить затопление Западно-Сибирской низменности (будущей нефтяной сокровищницы России), не потекли вспять сибирские реки, стали строиться очистные сооружения у Байкала.

Но нужно было, кроме выступлений, речей публицистических, глубинно и художественно показать катастрофичность этого «глобального», «планетарного» подхода к человеку, к его дому, к его поселению, к памяти, к его малой Родине, к природе. И в конечном итоге - ко всему народу, к Отечеству.

Валентин Григорьевич выносил, выстрадал этот замысел. На свет появилась повесть, а по сути, по глубине проникновения в душу человеческую, по всеобщности драмы погружения в стихию времени устоявшегося мира - роман. «Прощание с Матёрой» - этакий град Китеж, уносящий с собой целый мир. Да, уходит под воду деревня Матёра, а с ней уходит прошлое, уходят кресты на могилах предков, уходит память, уходит таинственный домовой - хозяин острова, а с ними обрывается нить, связующая предков и потомков. «Ежли мы кинули, нас с тобой не задумаются кинут, - говорит о покинутых на Матёре могилах сыну Дарья. - Да как же без родных-то могилок?!» Не страшно? Страшно. Остановись, подумай, человек, не рушь бездумно, не увлекайся миражами, не разрушай фундамент, на котором стоит мир. Помни прошлое. Помни предков.

...Много шуму и разговоров вызвала в своё время повесть «Живи и помни». Политруки из Главного политического управления Армии и Флота обрушились на неё как на вводящую в художественную жизнь, в литературу якобы не осужденного дезертира. Как часто бывало, не вчитались, не вдумались они в книгу, в её содержание, дух. Не почувствовали, сколь трепетно и сочувственно написал писатель о тех, кто, проводив на фронт своих сыновей и мужей, стал тягловой силой войны, основой тыловой военной державы, о том, как тяжка война и какой невероятной ценой далась она народу. Председатель колхоза Максим Вологжин, фронтовик, до срока вернувшийся с войны по ранению, выразил это в своих простых, но возвышенных словах в День Победы: «Люди... Много у нас потерь там, где прошла война, земля поднялась от могил, земли стало больше, а рук меньше... Нам ни за что бы там не выдержать без вас, кто остался здесь... И мы там воевали, и вы здесь помогали... Не было ещё такой войны, а стало быть, не было такой победы». Да, такой войны ещё не было. Но и опять не об этом, или не столько об этом повесть. Она - о драме войны, об отступничестве, о попытке спасти, приголубить, обогреть родного, оступившегося человека, о неизбежности кары, о совести, о душе.

-

Каждое произведение Распутина в 70-е и 80-е годы, как и сейчас, - событие. С середины 80-х в стране развернулись непонятные для многих события. Все ждали, жаждали перемен в застоявшейся системе. Многое требовало изменений, замены, отмены. Перемены наступали. Но не те, которых ждало большинство людей! Было много слов, суеты, но куда-то пропадали гигантские заводы, исчезали пароходы, и то, что было общенародным, вдруг становилось собственностью отдельных лиц. Назревали какие-то бедственные изменения. «Что это? Чего ждать?» - спрашивали люди. А ведь перед этими «реформами» и появился в 1985 году «Пожар» Распутина. Вначале многим показалось: бытовая повесть, заурядная, про пожар, в котором сгорело на складах многое из того, что не досталось людям. А с последующими годами, через дым и копоть времени, вырисовались очертания державной катастрофы, того пожара, который охватил страну. Писатель тогда, в 1985 году, ощутил, что «просто край открылся, край дальше некуда. Ещё вчера что-то оставалось наперёд, сегодня кончилось».

Но становилось ещё хуже. «Пожар» показал, что в закромах многое пряталось и не доходило до народа. Он показал, что тот, кто больше радел о всеобщем имуществе, защищал, сберегал наследие народа, - был зачастую немой, что при спасении добра некоторые пытаются прихватить его себе, перебросить через личный забор, что безразличные к людям злые криминальные «архаровцы» - будущие олигархи - стали силой. Пожар предупреждал людей словами одного из героев: «Против чужого врага стояли и выстоим. Свой враг, как и свой вор, пострашнее».

Но, к сожалению, правда писателя не всегда явна для людей. И это тяжело для него. Но Распутин не отчаялся, не впал в уныние, которое Богу противно, не перестал писать, не замкнулся. Он продолжал и продолжает писать. Правда, последнее время чаще рассказы. Но и опять каждый из них - это событие, это своего рода литературное явление, требующее внимательного, чуткого, сердечного чтения. Один из последних рассказов - «Изба».

Всё опять просто и даже незамысловато в этом рассказе. Сселяют с одной низменной стороны Ангары деревни, хутора в одно большое поселение на другой возвышенный берег реки. Спасают от затопления. Кто-то сразу уезжает в «райён», кто-то ещё дальше - в город, в область. А кто-то, сохранивший силы, молодость, семью, восстанавливает или возводит новые дома - там, на возвышенном берегу. А как одиноким? Женщинам? Старым? Помню, как секретарь ЦК партии Михаил Васильевич Зимянин напустился на меня, когда мы напечатали «Прощание с Матёрой»: «Что же вы, против гидроэлектростанций, против электричества?» - «Нет, - пытался отвечать. - Да нет, мы за внимание к человеку, к его душе». Разговор тогда так и не завершился, к сожалению, взаимным пониманием.

И всё-таки, как же слабым, немощным, одиноким переселяться в новую жизнь?

В «Избе» Агафья и не старуха, но уже и не молодайка. Душе, естеству - нет ведь сил начинать новую стройку - муж давно погиб, дочь в далёких краях, отломалась от этой жизни. Но велика естественная, нравственная природа крестьянина, русского человека: «Умирать собираешься, а рожь сей». Агафья перевозит брёвна своей избы и начинает воздвигать, другого слова и не подберёшь, избу. Да, воздвигать. А как скажешь - строить? Но это ведь когда всё налажено, организовано, всем миром. А когда одна, без надежды на помощь, лишь на Божью волю - это воздвигать. Ибо для неё построить избу - это всё равно что Хеопсу возвести пирамиду, а Семирамиде - сады. Где нашлись силы, где заложен дух, как удалось поставить над Ангарой сие творение?

Великий Дух созидания восхищает и объединяет людей - Савелий, мужики, молодёжь и даже директор лесхоза. Мальчишки любят смотреть, как возводится дом, чинится водопровод, - и тоже трудятся. Действительно, великим энтузиазмом строителей можно возвести БАМ, Магнитку, Транссиб - и он помог воздвигнуть то, что стало Державой. Стройка - это жизнь. Строительство - начало оживления.

Агафья строит - возводит. Деталь за деталью. Что, зачем? Строит и живёт ещё долго после возведения. Век позволил. А ведь умирала в неверии в начале строительства. «Споткнулась о кровать». Надо строить! Строить! Необязательно только с пользой, необязательно с прибылью. Притом, конечно, хорошо бы не бредовые замыслы обустраивать, вавилонские башни возводить. Душа согревается!

Умерла Агафья. А изба «держала достоинство», «стояла высоконько и подобрано, призывом к созиданью, спасенью, приводила в состояние необходимой задумчивости. Вот строила не в погоне за сладкой жизнью, как дочь, не в угаре лагерного довоенного Беломорканала, хотя и там польза для кого-то, - а для себя. Для себя ли только?

«Избу» Распутина читать можно по-разному. Можно просто восхищаться его неподражаемым умением обращаться со словом. В рассказе, как на ковре, - нитка к нитке, и вот уже видны очертания человека, главной героини Агафьи, вот высвечиваются окружающие её поля, деревья, леса, Ангара.

Ещё нитка к нитке, слово к слову - и человек открыл глаза, подставил себя ветру, развернулся в движении, и он уже перед вами, необычен, запоминается, он уже в памяти навсегда.

Но если почитать, вдумываясь в события, прислушиваясь к шуму и скрежету времени, то, вглядевшись в этих усталых и непрерывно поднимающих тяжести людей, вдруг ощущаешь, как устал мир, как устал русский мир нести на своих плечах тяжесть планеты Земля. И как-то не хватает совести читать этот рассказ для наслаждения, для удовлетворения своих эстетических потребностей, для создания настроения элегического. И подтянешь к себе книгу поближе, перевернёшь страницу назад, задумаешься и ощутишь великую суету времени, которая преобразовалась в тоску, грусть и беду. Понимаешь ещё, что каждый гвоздик устал физически. Но растёт вопреки времени изба, не уходит со сцены жизни Агафья (почти вечная) - не старуха, но и не молодица. Раньше русская женщина останавливала коня на скаку, шагала в горящую избу, а ныне, вопреки окаянной логике сегодняшней жизни, вопреки физической своей немощи, строит Избу. Строит, строит, строит. И всё надёжно, всё просто. Всё уже почти былина.

Но в памяти встают опустелые цехи заводов, сгоревшие казармы, заброшенная целина, превращённые в склады птицекомплексы, заржавевшие подлодки. Для чего строили? Но тут же и не соглашаюсь. Ведь оживёт завод, заколосится пашня, вспомнят Микулу Селяниновича, Мамонтова, транссибовцев, Стаханова, Валю Гаганову, бамовцев! Ведь работали они не за страх, а за совесть и за надежду жить хорошо, для потомков. А непутевость-то она у нас, у русских, бывает. Надо её изживать, конечно. Но избу строить, строить, за нас никто её не построит...

-

Так вот, заканчивая, возвратимся к душе русского человека, о которой мы начали говорить в начале, и к тому, что она открылась Валентину Распутину, трепетная, отзывчивая, порывистая. Жёсткий XX век испытал её во всех видах пыток, мук и надежд. И она мешала победе вселенского зла, останавливала торгаша и менялу, который, позабыв уроки Христа, снова нагло расположился в человеческом храме.

Только что вышел с любовью изданный однотомник Валентина Григорьевича «Сибирь, Сибирь», в котором собрано в одну сокровищницу его Слово об этом спасительном для России континенте, о его просторах, реках, озёрах, сёлах, людях. Ныне на этот континент покушаются многие мировые силы. Вот недавно геополитики от демократов США решили, что пора передавать его «необжитые», как они считают, территории под мировой контроль, посылать туда голубые каски ООН, чтобы сберечь сибирские ресурсы (ясно, что для себя). Но самосознание сибиряков не разрушается. Распутин считает - «остывает желание рвать».

«Устоялась бы только в справедливости и верности себе сама Россия, - пишет он, - отказалась бы, наконец, от чужести, уняла бы саморазрушительные порывы. Кому в таком случае и зачем от добра искать добра? ...Порядка бы ей, порядка. Хозяина ей, заступника, умного строителя, доброго врачевателя! С лихвой натерпелась она от дураков и расхитителей... и стоит неумолчно над Сибирью: «Дайте мне хозяина».

Порушив великую державу, князь тьмы не успокоился. Один из идеологов этого погрома почувствовал, что силы народа не иссякли, и предложил всей мефистофельщине мира обрушиться на главную для них сегодня опасность - Русскую православную церковь. С полным основанием он мог бы присоединить сюда русскую душу, которая ниспослана нашему народу свыше.

Да, она не восседает на царских и президентских креслах, не стоит сторожем у банковских сейфов, не веселится в сверкающих кабаре и казино. Но она высвечивается в жертвенном стоянии тружениц исчезающей Матёры, в их бесстрашном порыве сберечь человеческое гнездовище, в покинувшей жизнь Настёне и не заработавшей мучениями счастье, в том иррациональном, созидательском порыве строящей избу Агафьи. У всех незаметных, негромких героинь Распутина душа беспокойна и совестлива, их тревожит, что совесть «истончается» в людях. Оттого-то книги писателя не успокоительное чтение, а скорее место для размышления и суда над собой, над душой своей.

Валентин Григорьевич Распутин и есть «сбережитель», «сохранитель» и спаситель души. Ибо, увидев её усталую, замёрзшую под холодными порывами ветра, пытаясь её спасти, он брал её в свои руки, дышал на неё, отогревал, радовался её оживлению и выпускал к нам, в мир, на волю как благовещенскую птаху. И вдруг оказалось, что стыдливые, безропотные и чистые старухи, все эти Анны, Дарьи, Насти, Алёны стали на пути зла.

Они не Гераклы и не Ильи Муромцы, но сила их духовного стояния отодвинула апокалипсис мира. Патриарх сказал как-то: «Белые платочки бабушек спасли православную церковь от уничтожения». Старухи Валентина Распутина, наши матери, женщины России спасли совесть народа, отогрели его душу, вдохнули силы.

И с ними, с другими героями повестей и рассказов Валентина Григорьевича мы вошли в XXI век. У нас есть Вера, Душа, Совесть. И значит, вечна Россия, значит, вечен её народ, значит, не покинута она Богом!

На снимках: кадры из фильма «Прощание». Фильм создан по мотивам «Прощания с Матёрой» Валентина Распутина. Фильм о деревенской Атлантиде, задуманный и начатый Ларисой Шепитько, после её трагической гибели завершил муж, кинорежиссёр Элем Климов. Он же изменил название: «Прощание с Матёрой» стало просто «Прощанием». Главную героиню фильма, старуху Дарью, сыграла знаменитая белорусская актриса Стефания Станюта.

Валерий ГАНИЧЕВ, председатель Союза писателей России

• Тапир: Здоровье и Земледелие - Я в Африке